Неточные совпадения
Что это за скверный
город! только где-нибудь поставь какой-нибудь памятник или просто забор —
черт их знает откудова и нанесут всякой дряни!
И точно, он начал нечто подозревать. Его поразила тишина во время дня и шорох во время ночи. Он видел, как с наступлением сумерек какие-то тени бродили по
городу и исчезали неведомо куда и как с рассветом дня те же самые тени вновь появлялись в
городе и разбегались по домам. Несколько дней сряду повторялось это явление, и всякий раз он порывался выбежать из дома, чтобы лично расследовать причину ночной суматохи, но суеверный страх удерживал его. Как истинный прохвост, он боялся
чертей и ведьм.
— Щи, моя душа, сегодня очень хороши! — сказал Собакевич, хлебнувши щей и отваливши себе с блюда огромный кусок няни, известного блюда, которое подается к щам и состоит из бараньего желудка, начиненного гречневой кашей, мозгом и ножками. — Эдакой няни, — продолжал он, обратившись к Чичикову, — вы не будете есть в
городе, там вам
черт знает что подадут!
— Пора идти. Нелепый
город, точно его
черт палкой помешал. И все в нем рычит: я те не Европа! Однако дома строят по-европейски, все эдакие вольные и уродливые переводы с венского на московский. Обок с одним таким уродищем притулился, нагнулся в улицу серенький курятничек в три окна, а над воротами — вывеска: кто-то «предсказывает будущее от пяти часов до восьми», — больше, видно, не может, фантазии не хватает. Будущее! — Кутузов широко усмехнулся...
— Тоську в Буй выслали. Костромской губернии, — рассказывал он. — Туда как будто раньше и не ссылали,
черт его знает что за
город, жителя в нем две тысячи триста человек. Одна там, только какой-то поляк угряз, опростился, пчеловодством занимается. Она — ничего, не скучает, книг просит. Послал все новинки — не угодил! Пишет: «Что ты смеешься надо мной?» Вот как… Должно быть, она серьезно втяпалась в политику…
— Нервы у меня — ни к
черту! Бегаю по
городу… как будто человека убил и совесть мучает. Глупая штука!
«Арестуют…
Черт с ними! Вышлют из Москвы, не более, — торопливо уговаривал он себя. — Выберу
город потише и буду жить вне этой бессмыслицы».
— Ну… Встретились за
городом. Он ходил новое ружье пробовать. Пошли вместе. Я спросил: почему не берет выкуп за голубей? Он меня учить начал и получил в ухо, — тут
черт его подстрекнул замахнуться на меня ружьем, а я ружье вырвал, и мне бы — прикладом — треснуть…
— Идиотский
город, восемьдесят пять процентов жителей — идиоты, десять — жулики, процента три — могли бы работать, если б им не мешала администрация, затем идут страшно умные, а потому ни к
черту не годные мечтатели…
Тушин не уехал к себе после свадьбы. Он остался у приятеля в
городе. На другой же день он явился к Татьяне Марковне с архитектором. И всякий день они рассматривали планы, потом осматривали оба дома, сад, все службы, совещались,
чертили, высчитывали, соображая радикальные переделки на будущую весну.
—
Черт знает! какой-нибудь гость из
города — какая тоска!
— Ваша жена…
черт… Если я сидел и говорил теперь с вами, то единственно с целью разъяснить это гнусное дело, — с прежним гневом и нисколько не понижая голоса продолжал барон. — Довольно! — вскричал он яростно, — вы не только исключены из круга порядочных людей, но вы — маньяк, настоящий помешанный маньяк, и так вас аттестовали! Вы снисхождения недостойны, и объявляю вам, что сегодня же насчет вас будут приняты меры и вас позовут в одно такое место, где вам сумеют возвратить рассудок… и вывезут из
города!
Словом сказать, круглый год в
городе царствовала та хлопотливая неурядица, около которой можно было греть руки, зная наперед, что тут
черт ногу сломит, прежде чем до чего-нибудь доищется.
«Возле того забора навалено на сорок телег всякого мусора. Что за скверный
город. Только поставь какой-нибудь памятник или просто забор —
черт их знает, откудова и нанесут всякой дряни…»
Полосатое бревно шлагбаума заскрипело в гнезде, и тонкий конец его ушел высоко кверху. Ямщик тронул лошадей, и мы въехали в
черту уездного
города Ровно.
На каком-то огромном полу лежала бесконечная географическая карта с раскрашенными площадками, с извилистыми
чертами рек, с черными кружками
городов.
Петр Васильич остался, а Матюшка пошел к конторе. Он шел медленно, развалистым мужицким шагом, приглядывая новые работы. Семеныч теперь у своей машины руководствует, а Марья управляется в конторе бабьим делом одна. Самое подходящее время, если бы еще старый
черт не вернулся. Под новеньким навесом у самой конторы стоял новенький тарантас, в котором ездил Кишкин в
город сдавать золото, рядом новенькие конюшни, новенький амбар — все с иголочки, все как только что облупленное яичко.
— Отличный, братец,
город. Ехал, ехал, да и
черт возьми совсем: дома какие — фу ты, господи! — Ну, что Бахаревы?
— Нет, не фальшивые, а требовали настоящих! Как теперь вот гляжу, у нас их в
городе после того человек сто кнутом наказывали. Одних палачей, для наказания их, привезено было из разных губерний четверо. Здоровые такие
черти, в красных рубахах все; я их и вез, на почте тогда служил; однакоже скованных их везут, не доверяют!.. Пить какие они дьяволы; ведро, кажется, водки выпьет, и то не заметишь его ни в одном глазе.
Местечко, где мы жили, называлось Княжье-Вено, или, проще, Княж-городок. Оно принадлежало одному захудалому, но гордому польскому роду и представляло все типические
черты любого из мелких
городов Юго-западного края, где, среди тихо струящейся жизни тяжелого труда и мелко-суетливого еврейского гешефта, доживают свои печальные дни жалкие останки гордого панского величия.
Опять шел Ромашов домой, чувствуя себя одиноким, тоскующим, потерявшимся в каком-то чужом, темном и враждебном месте. Опять горела на западе в сизых нагроможденных тяжелых тучах красно-янтарная заря, и опять Ромашову чудился далеко за
чертой горизонта, за домами и полями, прекрасный фантастический
город с жизнью, полной красоты, изящества и счастья.
"Однако ж это,
черт возьми, скверно!" — подумал я, прочитавши прошение, и приказал закладывать лошадей, чтоб ехать немедленно в
город.
В прошлое воскресенье, взяв отпуск, пошли они в
город к своим портным, примерить заказанную офицерскую обмундировку. Но
черт их дернул идти обратно в лагери не кратчайшим привычным путем, а через Петровский парк, самое шикарное дачное место Москвы!
— Да вы дорогу-то здешнюю знаете ли-с? Ведь тут такие проулки пойдут… я бы мог руководствовать, потому здешний
город — это всё равно, что
черт в корзине нес, да растрес.
Город и берег давно уже скрылись из виду. Глаз свободно, не встречая препятствий, охватывал кругообразную
черту, замыкавшую небо и море. Вдали бежали неровными грядами белые барашки, а внизу, около парохода, вода раскачивалась взад и вперед длинными скользящими ямами и, взмывая наверх, заворачивалась белыми пенными раковинами.
В дело вмешался протоиерей Грацианский: он обратился к народу с речью о суеверии, в которой уверял, что таких
чертей, которые снимают платки и шинели, вовсе нет и что бродящий ночами по
городу черт есть, всеконечно, не
черт, а какой-нибудь ленивый бездельник, находящий, что таким образом, пугая людей в костюме
черта, ему удобнее грабить.
Потянув немножко спирту, дьякон вздрогнул и повалился в сани. Состояние его было ужасное: он весь был мокр, синь, как котел, и от дрожи едва переводил дыхание.
Черт совсем лежал мерзлою кочерыжкой; так его, окоченелого, и привезли в
город, где дьякон дал знак остановиться пред присутственными местами.
Ротмистр, не полагаясь более на средства полиции, отнесся к капитану Повердовне и просил содействия его инвалидной команды к безотлагательной поимке тревожащего
город черта; но капитан затруднялся вступить в дело с нечистым духом, не испросив на то особого разрешения у своего начальства, а
черт между тем все расхаживал и, наконец, нагнал на
город совершенный ужас.
— Это, ребята, крещеный! — крикнули мужики и, вытащив дьякона с
чертом из канавы, всунули в утор одной бочки соломинку и присадили к ней окоченелого Ахиллу, а
черта бросили на передок и поехали в
город.
Есть как будто что-то похожее на недавние следы, но кто теперь отличит свежий след от вчерашнего, когда снег весь взялся жидким киселем и нога делает в нем почти бесформенную яму. В
городе прокричали утренние петухи. Нет, верно
черта сегодня не будет…
Сквозь эту толпу, несмотря на свой сан и значение, с трудом могли пробираться самые влиятельные лица
города, как-то: протоиерей Грацианский, отец Захария и капитан Повердовня, да и то они пробились лишь потому, что толпа считала присутствие священников при расправе с
чертом религиозною необходимостью, а капитан Повердовня протеснился с помощью сабельного эфеса, которым он храбро давал зуботычины направо и налево.
Все это сцены, известные меж теми, что попадали с мякины на хлеб; но рядом с этим шли и другие, тоже, впрочем, довольно известные сцены, разыгрываемые оставшимися без хлеба: ночами, по глухим и уединенным улицам
города, вдруг ни с того ни с сего начали показываться
черти.
Город, давно напуганный разными проделками
черта, без всяких рассуждений отнес и это святотатство к его же вражеским проказам.
По
городу никто не стал ходить, чуть догорала вечерняя зорька, но
черт все-таки таскался; его видели часовые, стоявшие у соляных магазинов и у острога.
— Слушай ты, Дыма, что тебе скажет Матвей Лозинский. Пусть гром разобьет твоих приятелей, вместе с этим мерзавцем Тамани-голлом, или как там его зовут! Пусть гром разобьет этот проклятый
город и выбранного вами какого-то мэра. Пусть гром разобьет и эту их медную свободу, там на острове… И пусть их возьмут все
черти, вместе с теми, кто продает им свою душу…
С бесплодных лысых холмов плыл на
город серый вечер, в небе над болотом медленно таяла узкая красная
черта, казалось, что небо глубоко ранено, уже истекло кровью, окропив ею острые вершины деревьев, и мертвеет, умирает.
Несколько дней после того, как Бельтов, недовольный и мучимый каким-то предчувствием и действительным отсутствием жизни в
городе, бродил с мрачным видом и с руками, засунутыми в карманы, — в одном из домиков, мимо которых он шел, полный негодования и горечи, он мог бы увидеть тогда, как и теперь, одну из тех успокоивающих, прекрасных семейных картин, которые всеми
чертами доказывают возможность счастия на земле.
Дескать,
черт его знает, что у него на уме, у этого стрекулиста, приехал из
городу, поселился и хочет подмазаться к нашим денежкам…
— «Не кусайся,
чёрт тебя побери!» — подумал я и, выпив глотка три, поблагодарил, а они, там, внизу, начали есть; потом скоро я сменился — на мое место встал Уго, салертинец, [Салертинец — житель
города Салерно или провинции того же названия.] и я сказал ему тихонько, что эти двое крестьян — добрые люди.
— Ничего не страшно!.. Я во многих острогах был… в разных
городах… Я, брат, к господам прилип там… И барыни были тоже… настоящие! На разных языках говорят. Я им камеры убирал! Весёлые,
черти, даром что арестанты!..
— Вот это встреча! А я здесь третий день проедаюсь в тяжком одиночестве… Во всем
городе нет ни одного порядочного человека, так что я даже с газетчиками вчера познакомился… Ничего, народ веселый… сначала играли аристократов и всё фыркали на меня, но потом все вдребезги напились… Я вас познакомлю с ними… Тут один есть фельетонист — этот, который вас тогда возвеличил… как его? Увеселительный малый,
черт его дери!
— А так!.. Мало ли поляки сожгли у нас
городов! Смотритель говорит, что Жуквич часов до трех ночи у ней просиживает, — кто за ними усмотрит тогда?.. Горничная ее и солдат, что у ворот стоит, тоже сказывали, что она по вечерам с ним уезжает и возвращается
черт знает когда…
— Это
черт знает, что за
город Москва! — заговорил он. — Болтают!.. Врут!.. Так что я хотел ехать к вам и сказать, чтобы вы зажали некоторым господам рот!
Если это, по-вашему, называется отсутствием всех предрассудков и просвещением, так
черт его побери и вместе с вами!» Когда он стал приближаться к середине
города, то, боясь встретить французского генерала, который мог бы ему сделать какой-нибудь затруднительный вопрос, Зарецкой всякий раз, когда сверкали вдали шитые мундиры и показывались толпы верховых, сворачивал в сторону и скрывался между развалинами.
— В самую средину
города, на площадь. Вам отведена квартира в доме профессора Гутмана… Правда, ему теперь не до того; но у него есть жена… дети… а к тому же одна ночь… Прощайте, господин офицер! Не судите о нашем
городе по бургомистру: в нем нет ни капли прусской крови…
Черт его просил у нас поселиться — швернот!.. Жил бы у себя в Баварии — хоц доннер-веттер!
Прохор. Ух ты… Железнов — в одночасье, теперь — она! Опять начнет
город чепуху молоть… Ф-фу… Вот уж…
Черт…
Он мог назваться верным типом южного славянина и отличался радушием и гостеприимством; хотя его наружность и приемы, при огромном росте и резких
чертах лица, сначала казались суровыми и строгими, но он имел предобрейшее сердце; жена его была русская дворянка Руднева; дом их в
городе Казани отличался вполне славянской надписью над воротами: «Добрые люди, милости просим!»
И тогда огромная крепость, в плоских стенах которой не было ни одного огонька, уходила в мрак и тишину,
чертою молчания, неподвижности и тьмы отделяла себя от вечно живого, движущегося
города.
В
городе Антонушку не любили, он был мордвин или чуваш, и поэтому нельзя было думать, что он юродивый Христа ради, но его боялись, считая предвозвестником несчастий, и когда, в час поминок, он явился на двор Артамоновых и пошёл среди поминальных столов, выкрикивая нелепые слова: «Куятыр, куятыр, —
чёрт на колокольню, ай-яй, дождик будет, мокро будет, каямас чёрненько плачет!» — некоторые из догадливых людей перешепнулись...
— Не знаю, может, и был…
черт… только теперь нету… И вообще, знаешь, милая, вези ты своего младенца в
город. И немедленно, там сделают операцию… Демьян Лукич, а?